Валентин Павлович Муравьев, первый директор ЛАЭС
Берия не ожидал такого ответа...
...Валентин Павлович Муравьев, конечно, здорово рисковал. Только что он, директор первого в стране реакторного завода в Челябинске-40, отказался выполнить приказ Л. Берия, пожаловавшего к нему с визитом.
— Пора, Муравьев, испытание нашей бомбы проводить. Курчатов что-то долго тянет волынку. Приступай к подготовке!
— Не могу, товарищ Берия.
— Кого же ты боишься, если я приказываю?
— А я не вправе ваш приказ выполнить...
— Что-то, Муравьев, ты много на себя берешь, как бы потом жалеть не пришлось!..
— Так ведь за точное соблюдение постановлений Политбюро и правительства вроде бы не наказывают, а там четко и ясно сказано: приказ об испытании атомной бомбы может дать только глава Совмина, а вы, простите, Лаврентий Павлович, пока лишь его первый заместитель...
Рассказывая эту историю, Валентин Павлович почти всегда приговаривал:
— Это сейчас я улыбаюсь при воспоминании о той встрече с всесильным и всемогущим человеком, каким был Берия. А тогда, честно признаюсь, дрожали коленки, хоть я и виду не подавал, что страшусь кары за свое упрямство. Берия ведь отвечал в Политбюро и в Совете Министров за «Урановый проект». Правда, Сталин, дав ему эти назначения, велел Молотову: «Присматривай за Лаврентием... Уж больно горяч... Как бы дров в этом деле не наломал...» Мог тогда Берия со мной что угодно сделать. Но не решился, видно. Зато запомнил надолго ту нашу встречу.
Когда в августе 49-го года прошло испытание первой советской атомной бомбы, многие создатели ее были удостоены званий Героев Социалистического Труда. А Муравьеву пожаловали орден Ленина. Когда по указанию Сталина в толще Атамановского кряжа, что в Саянах, был построен подземный комбинат и там стали вырабатывать оружейный плутоний, реакторным заводом в Сибири тоже руководил Валентин Павлович. Но и за пуск этого ядерного гиганта Муравьев не стал кавалером Золотой Звезды, хотя наград таких было роздано немало.
Традиция, мне кажется, сохранилась, и когда Берии не стало. Муравьеву было поручено построить и ввести в эксплуатацию самую мощную в мире по тем временам Ленинградскую АЭС. Он справился великолепно с этой задачей! Но где-то кто-то что-то помнил... Героями стали руководители стройки и механомонтажники, получил это звание оператор реакторного цеха, который ничем не отличался от своих собратьев. А грудь Валентина Павловича украсил только очередной орден. Нельзя же было его вовсе оставить без награды!
...Много интересных эпизодов сохранила память Муравьева. Особенно мне запомнилась еще одна любопытная история.
РДС-1
Все ли знают, как назвали первую советскую атомную бомбу?
Пожалуй, немногие.
А назвали ее «РДС-1». И даже в окружении Курчатова гадали, как расшифровать эту аббревиатуру? «Россия догоняет США»?, « Россия долбанет США»?, «Россия дает старт»?...
Игорь Васильевич лишь лукаво улыбался в свою бороду. И только потом объяснил: «Россия делает сама!» А цифра 1 означает, что за первой последуют и другие «сюрпризы» тем, кто полагал, что мы еще долго не сможем угнаться за Соединенными Штатами. И не верьте тем, кто убежден, что К. Фукс, Оппенгеймер, другие американские ученые, симпатизировавшие СССР, и наши разведчики добыли информацию, которая позволила нам столь быстро начать дышать в затылок американцам! Их заслуга в том, что они переправляли в Москву информацию, позволявшую нашим ученым из «Уранового проекта» идти своим путем, но «сверять курс» с заокеанскими коллегами.
И сама наша бомба была совсем иной конструкции, чем американская. Об этом мне поведал однажды академик Н. Доллежаль, который и придумал ее.
Однажды он сидел в приемной ответственного сотрудника ЦК и машинально вертел в руках спичечный коробок, то и дело подбрасывая его вверх и на лету хватая. Но неожиданно коробок выскользнул из руки академика и оттуда посыпались спички. Собирая и укладывая их на место, Николай Антонович вдруг подумал: а что, если урановые стержни поставить вертикально?! Не так, как у американцев.
Идею великого конструктора поддержали и одобрили. К слову сказать, подобная конструкция и у реактора первой в мире Обнинской АЭС, и у реакторов РБМК-1000, которыми оснащены Ленинградская, Курская и Смоленская АЭС, а прежде такие «ядерные котлы» были в Чернобыле и на Игналинской атомной станции в Литве.
В день 100-летия Н. Доллежаля тепло поздравил В. Путин. И вот что он отметил: «Ваш талант конструктора, ученого, инженера был без остатка отдан служению Родине, ее процветанию и обороне. Вы стояли у истоков создания атомного оружия и военно-морского флота. Трудно переоценить Ваш вклад в обеспечение ядерного равновесия в мире и предупреждения ядерного диктата в отношении нашей страны».
Как «рассекретили» ЛАЭС
В ту пору, когда строили Ленинградскую атомную и когда ее пускали, все еще существовала в Советском Союзе жесткая цензура. Особой завесой таинственности было окружено все, что относилось к использованию атома. Сегодня это трудно представить, но самый главный курьез заключался в том, что о создании ЛАЭС изредка писали, но ни в коем случае нельзя было упоминать, где она находится. Я пытался, работая замредактора «Балтийского луча» и будучи специально приглашен из АПН в Сосновый Бор обкомом партии, называть строящуюся на берегу Копорской губы ЛАЭС не атомной, а просто электростанцией. Но и это было запрещено.
Наступило 5 ноября 1974 года. ЛАЭС вывела свой первый энергоблок на проектную, неслыханную в мире по тем временам мощность в 1 000 000 киловатт. Курировавший строительство станции первый замминистра среднего машиностроения Н. Семенов пригласил группу журналистов центральных газет, поводил нас по «отметкам» блока, позволив заглянуть и в реакторный зал, и в турбинный, и посетить даже «капитанский мостик» блока, откуда инженеры управляют им, а потом, приведя всех в директорский салон, с улыбкой спросил:
— Надеюсь, все вам понятно, и завтра мы прочтем ваши репортажи?
Журналисты переглядываются, молчат, затем кто-то мне шепнул:
— Скажи правду...
И я решился.
— Спасибо, Николай Анатольевич, за экскурсию, за подробный рассказ о ЛАЭС, но завтра никто ничего не прочтет.
— Это почему же такая немилость к атомщикам?!
— Именно потому, что вы — атомщики! Цензура нам строго-настрого запрещает писать об атомной станции и особенно о том, где она расположена.
Озадаченный этим сообщением замминистра нахмурился, затем спросил:
— Что нужно сделать, чтобы «рассекретить» ЛАЭС?
— Дать команду цензорам.
На следующий день из Москвы в Питер прилетел главный цензор «по атомным делам» и дал прессе «добро». Я навсегда запомнил его фамилию — Соколов.
Карл Рендель, ветеран атомной энергетики, бывший пресс-атташе ЛАЭС
