Без малого семь десятилетий не был в Узбекистане. А тут авиакомпания «Трансаэро» предлагает льготный билет в Ташкент. Благо есть еще там русские знакомые, готовые принять под свой кров и показать, какие произошли перемены в стране, ставшей независимой и, по сводкам Статуправления, процветающей.
Решено! Лечу, запасшись адресами аборигенов. Люди они — известные в стране, живут и в Ташкенте, и в Самарканде давно, помогут.
Первое впечатление весьма приятное: аэропорт узбеки построили не чета Пулково. Чудо современности! Большой, просторный, с удобными залами ожидания, со всеми прелестями, без которых путнику не обойтись.
Встречают меня у паспортного контроля. Хмурый инспектор долго перелистывает странички моего загранпаспорта. Почти нехотя возвращает, интересуясь целью поездки, и я словоохотливо объясняю:
— Я жил у вас в эвакуации почти два года, благодарен узбекскому народу и вот теперь нашел возможность поглядеть, как изменилась страна.
Инспектор без улыбки бросает:
— Смотрите...
Уже у самого аэропорта начинается проспект, застроенный высотными современными зданиями, жилыми и офисными, ресторанами и магазинами, банками и официальными учреждениями. Но уже вечереет. Отложу смотрины на утро.
Едва мы переступили порог квартиры моей благодетельницы, занимающей немалый пост в администрации аэропорта, как она предупреждает, что завтра с утра надо непременно зарегистрироваться. Иначе меня не выпустят из страны и не только оштрафуют, но могут и подвергнуть административным карам. Пытаюсь объяснить, что я всего на пять дней приехал в Узбекистан.
Не имеет значения. Хотя регистрация может продлиться и больше этого срока.
После завтрака идем в милицию. Во дворе особняка два киоска. В один надо отдать пять долларов. Их обменяют на сомы. А в другом вместо сомов выдадут пять долларов и тут же отберут их в уплату за регистрацию. Когда мы поднимаемся по лестнице к кабинету начальника милиции, моя сопровождающая предупреждает:
— Дайте мне две тысячи сомов.
Предупреждение не совсем понятно, но я выполняю то, о чем меня просят. Мало ли еще какие требуются расходы?!
Начальник в звании подполковника вежлив и обходителен, само радушие:
— Очень люблю ваш Питер! Буквально очарован вашими набережными, Невским проспектом, Дворцовой площадью... А какие храмы?! — и тут же меняет тон: — Придется вам задержаться. У нас так быстро не регистрируют иностранцев.
Но тут в кабинет входит какая-то дама и что-то шепчет начальнику. Лицо его приобретает все тот же ласково-радушный взгляд.
— Через пару минут вам вернут ваш паспорт с регистрацией. Видите, как мы встречаем гостей?
Мне сразу стало ясно, с какой целью «ушли» 2000 сомов.
Столица Узбекистана поистине хороша. Здесь много зданий и целых архитектурных комплексов, которые были возведены республиками бывшего Советского Союза в качестве помощи после страшного ташкентского землетрясения. Но еще больше новостроек появилось в последние годы. Европейский стиль этих зданий сочетается с национальным колоритом. Особенно много стало в центре памятников, увековечивающих самые разные события в истории страны. Но вот что поражает: у мемориалов воинам, отдавшим жизнь за свободу в жестокой битве с гитлеровской Германией, погашены вечные огни. Да и саму войну теперь не величают Великой Отечественной, а «второй мировой войной». На мой недоуменный вопрос, почему, мне ответил солидный дядя в чесучовом белоснежном костюме с портфелем, видимо, какой-то местный чинуша:
— Это была не наша война... И не в наших интересах...
И, забегая вперед, не могу не сказать, что в Самарканде, где так любезно меня принимали первый заммэра, редактор газеты и директор ресторана, у меня с благодарностью взяли очерк о солдате Наримане Абдурашитове, совершившем подвиг в дни обороны Ленинграда, но так его и не напечатали.
Дорога в Самарканд запомнилась дорожными остановками на прекрасном шоссе, вдоль которого тянутся нескончаемой чередой хлопковые поля. Мои спутники по этой поездке объяснили:
— Хлопок — наше главное богатство, а все остальное можно купить и привезти.
Стоило где-нибудь в пути остановиться, как машину окружали взрослые и дети с протянутыми руками:
— Хлеба или денежку!.. Помогите, пожалуйста!
Русский язык не забыт, им пользуются. И хотя я учился в узбекской школе и не успел позабыть самые распространенные слова и предложения, мне почти не приходилось к ним прибегать, разве что здороваться, прощаться или благодарить на родном языке этой страны.
В Самарканде я не был 66 лет. Здесь мне довелось в 11 лет батрачить у одного богатого армянина, следить за садом и огородом, а потом сердобольный хозяин, оказавшийся директором треста столовых и ресторанов, пристроил меня, чтобы получать рабочую карточку, учеником повара в столовую «Поплавок» на Комсомольском озере. Но озеро теперь осушили, а парк разросся, стал еще более великолепным и полон самых разных «едальных» и питейных заведений у искусственных озер-бассейнов. Мне удалось найти то место, где был некогда «Поплавок». Сейчас это великолепный ресторан с беседками над водой и огромным банкетным залом. Его хозяин тут же распорядился обрядить меня в поварской наряд и попросил самому приготовить для приглашенных на встречу гостей шашлык. Справился я с этой задачей вроде бы неплохо. Во всяком случае все одобрительно цокали и даже хвалили вслух.
Улицы теперь приобрели совсем иной вид. Нет глиняных дувалов, есть мощные кирпичные или из цельных камней заборы с чугунными вратами. И дома не спрятаны в глубине двора, а смотрятся окнами наружу. Найти дом, в котором жил, не удалось. На всей улице не осталось людей старше 60 лет. Никто ничего не помнит.
Покоряют своей помпезностью и масштабами мемориалы в честь Тамерлана, еще больше похорошела Медресе — духовная академия мусульман. В центре много красивых построек и множество импортных машин, в основном корейского производства. А окраины не претерпели особых перемен — все такие же убогие, и живущие там люди не обременяют себя новой одеждой. Ходят в теплых халатах и тюбетейках, а то и мохнатых шапках.
... Сознаюсь, грустное чувство одолевало меня, когда самолет сделал последний круг над Ташкентом и взял курс на Питер. Не таким я представлял себе солнечный Узбекистан.